Джек Лондон

Цель жизни — добыча. Сущность жизни — добыча. Жизнь питается жизнью. Все живое в мире делится на тех, кто ест, и тех, кого едят. И закон этот говорил: ешь, или съедят тебя самого. Белый Клык

Мобильное меню для сайта, посвященного Джеку Лондону

Приключение

Джек Лондон

Глава 28. Капитуляция

Когда Шелдон вышел из пальмовой рощи, он увидел, что Джен стоит у ворот усадьбы, и не мог не заметить, что она сильно обрадовалась ему.

– Как я рада вас видеть, и выразить не могу! – приветствовала она его. – Что сталось с Тюдором? Эти последние частые выстрелы ужасно неприятно было слышать. Кто это палил, вы или он?

– Так, значит, вы уже обо всем осведомлены? – холодно ответил Шелдон. – Последние выстрелы принадлежат Тюдору. Только на этот раз он уже стрелял левой рукой. Теперь он лежит со сквозной раной в плече.

Шелдон покосился на нее исподлобья.

– Вы огорчены, да? – произнес он небрежно.

– Чем?

– Тем, что я не прикончил его.

– Разве я могла желать, чтобы вы его убили за то, что он меня поцеловал? – воскликнула она.

– Ага, так он вас поцеловал? – удивился Шелдон, как будто сделав открытие. – Помнится, вы жаловались, что он вам руку ушиб!

– Да, это можно назвать и поцелуем, хотя он попал только в самый кончик носа! – Она весело засмеялась. – Но я уже отплатила ему за это, ударив его по щеке. А он так больно стиснул мне руку, что до сих пор еще не сошел синяк! Посмотрите!

Она вздернула кверху просторный рукав своей кофточки и показала ему два синих пятнышка выше локтя.

В это время из за деревьев показались носилки, окруженные толпой чернокожих.

– Как романтично, не правда ли? – подтрунивал Шелдон, следя за насторожившейся Джен. – А теперь мне придется выступить в роли фельдшера и врача. Забавная штучка, нечего сказать, эта дуэль двадцатого века. Сначала проткнешь человека насквозь, а потом затыкаешь дыру.

Она отстранилась, чтобы пропустить носилки, а Тюдор, до слуха которого донеслись слова разговора, приподнялся на локте здоровой руки и промолвил с злорадной улыбкой.

– Если бы я вас проткнул, то пришлось бы затыкать рану тарелкой!

– О, мерзавец! – воскликнула Джен. – Вы надрезали ваши пули?

– Не нарушая условий дуэли, – добавил Тюдор, – разрешается все. Можно было хоть динамит пустить в ход.

– Он прав! – подтвердил Шелдон, когда шествие удалилось. – Разрешалось пользоваться каким угодно оружием. Я подстерегал его, лежа в засаде, и подстрелил, как зайца, самым достойным способом. Вот вам плоды просвещения и прямой результат того, что на плантации поселилась женщина. А теперь придется пойти промыть и перевязать рану. Это сложная процедура. Надо будет сначала заглянуть в лечебник, прежде чем за нее приниматься.

– Чем же я виновата? – сказала Джен. – Что же мне было делать, когда он вздумал меня обнимать? Могло ли мне в голову придти, что он затеет такую ссору?

– Да ведь мы дрались не из за этого! Впрочем, сейчас некогда разговаривать. Приготовьте бинты и карболку, а я тем временем почитаю медицинские руководства об огнестрельных ранах и узнаю, что и как в таких случаях нужно делать.

– А что, у него сильное кровотечение?

– Нет, пуля, по видимому, не задела важных сосудов. А могло бы быть хуже!

– Ну, в таком случае нечего ломать голову над медицинскими книгами! – сказала она. – Мне до смерти хочется узнать поскорее, что такое между вами произошло. К нам подходит «Апостол». Ветра нет, и его буксируют шлюпки. Минут через пять шхуна станет на якорь. Наверное, приехал доктор Уэлшмир. Нам следует сделать только одно: устроить Тюдора получше. Давайте внесем его в вашу комнату и положим под сетку. А доктора Уэлшмира надо предупредить, чтобы он захватил инструменты. Вышлите поскорее лодку навстречу.

Часом позднее Уэлшмир уже осматривал пациента. Он сделал ему перевязку и опять отправился на борт, обещая к обеду вернуться. Джен и Шелдон проводили его с веранды глазами.

– С тех пор, как я познакомилась с миссионерами на Соломоновых островах, я никогда еще так не радовалась их прибытию, – проговорила Джен, покачиваясь в кресле. Она взглянула на Шелдона и засмеялась.

– Это верно, – заметил Шелдон. – Я тоже, после того как свалял дурака и рисковал убить гостя.

– Но вы еще мне не рассказали, как это вышло.

– Из за вас, – отвечал коротко Шелдон.

– Из за меня?! Но ведь вы же сами отвергали это!

– О, тут поцелуй не при чем. – Он подошел к перилам, облокотился на них и пристально посмотрел на собеседницу. – А все таки из за вас же. Так и быть, расскажу. Помните, как я предупреждал вас давным давно, что может выйти, если вы станете совладелицей Беранды. И вот, видите, теперь на том берегу пошли разговоры, разные сплетни на этот счет, и Тюдор настойчиво приставал ко мне с этими сплетнями. Согласитесь сами, что вам неудобно оставаться здесь при настоящих условиях. Лучше бы вам уехать отсюда!

– Но я не хочу уезжать отсюда! – возразила она плаксивым голосом.

– В таком случае пригласите компаньонку…

– Нет, не хочу никакой компаньонки!

– Ну, что же вы хотите, наконец? Чтобы я объезжал острова и подстреливал каждого сплетника, который осмелится пройтись на ваш счет? – спросил он в упор.

– Нет, нет, я этого не хочу! – ответила она, оживившись. – Я вам скажу, что мы сделаем. Мы просто поженимся, ну, и кончено дело! Вот!

Шелдон вытаращил глаза от изумления и, наверно, принял бы эти слова за насмешку, если бы только не видел, как горячая краска залила ее лицо.

– Как это понять? – робко спросил он. – Зачем?

– А затем, чтобы положить конец сплетням. Уважительная причина, как вы думаете?

Соблазн был велик и предстал до того неожиданно, что Шелдон чуть не поддался ему. Но его вновь охватило то чувство отвращения, которое поднялось в нем в то время, когда он лежал на траве, сражаясь с облепившими его комарами и проклиная зуд приключений. Он ответил решительно:

– Нет, лучше бы не существовало никаких уважительных причин. Я не согласен жениться ради причин…

– Какой вы смешной, в самом деле! – оборвала она его. – Вы мне прожужжали уши бесконечными разговорами о любви и браке. Бродите по плантации, как лунатик, вздыхая о том, что я для вас недоступна, пожираете меня глазами, воображая, что я этого не замечаю, и притом такими глазами, как будто третий день не обедали, мечтательно поглядываете на мой револьвер и пояс, что висят там, на гвоздике, наконец, деретесь из за меня на дуэли и все такое прочее… А… теперь, когда я говорю, что хочу за вас выйти замуж, вы вдруг высокомерно отказываете мне в этой чести.

– Я и без того сознаю, что смешон, – ответил он, потирая шишку на лбу. – Но если такова общепринятая романтическая программа дуэли, что предмет любви, девушка, бросается в объятия счастливого победителя, то я, воля ваша, такого дурацкого колпака на себя не надену!

– А я то вообразила, что вы запрыгаете от счастья! – вздохнула она с таким простодушными видом, который показался ему подозрительным, тем более что в глазах у нее запрыгали искорки.

– Выходит, что мое представление о любви расходится с вашим, – сказал он. – Я хотел бы, чтобы женщина выходила за меня замуж по любви, а не из за романтических бредней и преклонения перед человеком, которому посчастливилось всадить пулю в лоб противника. Признаюсь, мне до нельзя опротивели эти глупые и гадкие приключения. Не по мне это все! Тюдор, этот типичный авантюрист и бретер, затевает ссору со мною и, кривляясь, как обезьяна, настаивает на дуэли. Он желает драться, и не просто драться, изволите видеть, а непременно «на смерть»!

– Ужасны подобные страсти!

Джен закусила губы, и хотя глаза ее смотрели как будто холодно и равнодушно, но по лицу ее видно было, что она возмущена.

– Конечно, если вы не хотите жениться на мне…

– Неправда, я хочу! – поспешно возразил он.

– Так вы хотите?

– Да разве вы не понимаете, дорогая, что я хочу, чтобы вы меня полюбили?! – вскричал он. – Что же это за брак без любви? Я не могу допустить, чтобы вы выходили за меня замуж просто из за того, чтобы зажать рты болтунам, или под влиянием каких нибудь романтических бредней. Я не хочу, чтобы вы… Я не хочу этого!

– О, в таком случае… – заговорила она деловым тоном, который его не мог обмануть, ибо он готов был поклясться, что в глазах у нее промелькнула плутовская искорка. – В таком случае, коль скоро вы соглашаетесь обсудить мое предложение, разрешите сделать несколько добавочных примечаний. Во первых, не резон высмеивать приключения, когда ваша собственная жизнь вся соткана из приключений. Когда я познакомилась с вами, вы уже жили в атмосфере приключений. Вы лежали без памяти в лихорадке, окруженный двумястами дикарей людоедов, жаждущих вашей крови. Потом явилась я…

– Да, потом появились вы, выброшенная бурей после кораблекрушения, со свитою живописных таитян, вошли ко мне в дом в баден пауэлевской шляпе, в морских сапогах, с убийственным кольтом у пояса… О, я готов признать, разумеется, что вы походили на меня… духа приключений!

– Чудесно! – вскричала она восторженно. – Теперь сложите вместе ваши приключения и мои – тут самая простая арифметика. Итак, вы видите ясно, что вам нечего больше смеяться над приключениями. Далее, я не усматриваю ни капли романтизма в пошлой выходке Тюдора, когда он вздумал меня обнимать, и эта бессмысленная дуэль нисколько не похожа на настоящие интересные приключения. А что вы влюбились в меня – это обстоятельство, бесспорно, полно романтизма. Наконец, складывая романтизм с романтизмом, я думаю, что… я люблю вас, Давид, о, Давид.

Последние слова прозвучали, как стон воркующей голубки, когда Шелдон уже душил ее в своих объятиях.

– Но я люблю вас не за то, что вы сегодня дрались на дуэли, – прошептала она, склонившись к нему на плечо, – белые не должны охотиться друг за другом и убивать друг друга.

– Так за что же вы полюбили меня? – спросил он покорно, повторяя вопрос, который задают все влюбленные, этот неизменный вопрос, всегда остающийся без ответа.

– Не знаю, просто полюбила! Вы то же самое сказали мне, помните, тот раз, когда мы провели «деловой разговор»! Я вас уже давно полюбила, но больше всего в последнее время, когда вы так мило и сдержанно ревновали меня к Тюдору.

– Так, так, продолжайте! – проговорил он, задыхаясь от волнения, когда она замолчала.

– Я все ожидала, что вы нет нет да и проговоритесь. И чем больше вы крепились, тем больше я вас любила. Вы напоминаете папу и Фона. Вы умеете себя сдерживать. Вы не беспокоились и вели себя чрезвычайно достойно.

– За исключением сегодняшнего дня, – вставил он.

– Да, но я и за это люблю вас. Надо же было когда нибудь… Я уже начинала бояться, что вы больше никогда не заговорите на этом языке. А теперь, когда я сама сделала вам предложение, вы даже не приняли его.

Он держал ее за плечи, вытянув руки, и долго смотрел ей в глаза, уже не холодные, как бывало прежде, а подернутые влажным, упоительным блеском. Под его пристальным взором она опустила ресницы, но потом посмотрела на него доверчиво и открыто. Тогда он нежно привлек ее к себе и с каким то торжественным чувством прижал ее к груди.

– А что сталось с вашей мечтой о собственном очаге и седле? – спросил он минуту спустя.

– Они здесь. Соломенная сторожка – мой очаг, «Марта» – мое седло… Посмотрите на эти деревья, которые я насадила, не говоря уже о сладком маисе. И все таки виноваты вы сами. Я бы, вероятно, никогда не полюбила вас, если бы вы не заронили мне в голову этой мысли.

– Вон из за мыса показалась «Нангасла», – вдруг прервал ее Шелдон. – Ее тянут шлюпки. Она везет правительственного комиссара. Он направляется на Сан Кристоваль расследовать дело об убийстве миссионера. Какое нам счастье!

– Не понимаю, что вы говорите! В чем же счастье? – сказала она с оттенком горечи в голосе. – Я предполагала провести этот вечер с вами и поговорить о многом наедине. Мне нужно задать вам тысячу вопросов… И это уже был бы не «деловой разговор», – добавила она.

– Но мой план лучше вашего! – Шелдон остановился и подумал немного. – Знаете что? Ведь комиссар это – единственное лицо на островах, от которого зависит официально скрепить наши узы. И на наше счастье (вот оно счастье!) доктор Уэлшмир случился тут же. Он может совершить обряд венчания, и нынче вечером мы будем с вами мужем и женой.

– Я… я думала… – прошептала она.

Но потом выражение ее лица изменилось. Оно загорелось опять так же, как несколько минут тому назад. Ее обычно холодные, равнодушные глаза стали опять неузнаваемыми, они опустились стыдливо, и она уже была не в силах поднять их вновь и встретиться с его глазами. Он обнял ее, и, чувствуя себя в его руках, как птичка, устраивающаяся в гнезде, она прошептала:

– Я твоя, Давид!..